Яйцо в вентиляторе - Елена Четвертушкина

Но вчера у него, видимо, случился отгул, и такая сегодня теплынь-расслабуха неожиданно пала на окрестность, что я, дура старая, пошла проверять, не вошли ли озимые чеснок с луком на грядах. А с какого перепугу было б им входить – посажены поздновато, 2 недели назад, в последнюю декаду октября… Убедившись, что под редким наваленным лапником никаких противоправных всходов не намечается, я занялась обычными своими сиротскими – се ля ви! – делами.

Набила ещё одну кривоватую (уж какая нашлась) сосновую плашку на подгнившую ступеньку крыльца; нарезала мха, навязала в пуки, и заткнула ими отдушины подпола; убрала в сарай огородный шанцевый инструмент; подвязала кусты у дома – чтоб не обломало лавинами снега с выносов крыши; утеплила старым одеялом щит из вагонки, прикрывающий сруб колодца, – все никак не доходят руки заказать приличное навершие, а если не прикрыть – в первые же морозы за -20º замерзнет труба, подающая воду в дом.

…Сняла с чердака просушенные травы, промяла их, разложила по банкам – на чай, настойки, от моли, от простуды, собакам на витамины… Проверила в холодной кладовке консервы. Ранние овощи уже, пожалуй, можно есть – свеклу, которую я мариновала в уксусном меду, баклажаны, фаршированные грибами, сладкие огурчики-корнишоны с амарантовым листом, салаты из яблок и хрена с ореховым маслом… А вот осенним грибам надо ещё постоять, особенно моховикам с груздями – пусть гуще пропитаются маринадом с пряными травами.

…Устала, присела отдышаться. С удовольствием оглядела сухие букеты – индиговый синеголовник, лошадиные хвосты пампасной травы и камыша; всё ещё розовые, воздушные и трогательные облачка валерианы; плети хмеля, брутальные красные прутья дёрена, саксофонные клавиши ярутки. Я обожаю сухоцветы, поэтому они у меня везде, – на камине, книжных полках, на музыкальном центре… Когда-то в прошлой жизни Микада даже прозвал меня за эту страсть «заслуженной экибанкой Страны», негодяй.

Собак визуально не наблюдалось – видимо, охотились в лесу, на радостях, что сезон охоты открыт официально, и я отправилась варить собачью похлебку. Делать это приходилось каждый день, потому что оба пса были ростом с элитных кабанов, с соответствующим же аппетитом, а вёдерная кастрюля – это мой потолок, что бы там не трепал скандалист-Дуг, больше мне не поднять. Ну, хорошо кушают собачки, дай им Бог здоровья. Ну, аппетит у них. Выселки, тайга, спортивные игры на свежем воздухе, то-се…

Хотя могли бы охотиться и по серьезному, дичи полон лес. Ага… Щас! Булька весело гонял всякую мелкую (и не очень) живность, но так до конца и не мог определиться, кого гоняет: потенциальную пищу, или нового товарища веселой игры. Катька же упорно мышковала в доме. Само по себе это было неплохо, за неимением кошки, кабы Катька, мгновенно в азарте теряя разум, не устраивала многоходовое сафари с переворачиванием мебели, сдиранием не вовремя подвернувшихся под лапу штор и футболом с питьевой миской, с дальнейшим – а как же! – вселенским потопом. Упрёки мерзавка воспринимала крайне болезненно, обижалась насмерть, уходила в огород, и пряталась в кустах облепихи (старательно расстелив хвост поперек дорожки), а потом долго и вдумчиво вылизывалась на диване, подчеркнуто не замечая моих попыток сначала воззвать к её совести, а потом – помириться. Иногда я, вконец остервенившись от растоптанных комнатных растений или загнанных под шкаф тапочек, на мировую идти не торопилась. И это была вовсе не вздорность характера, потому что убираться-то приходилось мне; а между тем старость, как известно, это время, когда нагнувшись завязать шнурок, прикидываешь – что бы там, внизу, ещё заодно сделать… В таких случаях Катька несколько выжидала, а потом начинала внезапно возникать из-под локтя, заглядывала преданно в глаза, делалась непроходимой и непролазной, застила всё на свете, пока не потреплешь по загривку и не признаешь, что всё ей простила…

А вот Булька ещё объедал виноград, до которого только мог дотянутся, и медовый крыжовник, и черную смородину, а однажды выворотил с грядки кочан цветной капусты, и обгрыз.

Катьке было 17 лет, её сыну, герцогу Бульонскому, – на полтора года меньше, но они на возраст, в отличие от меня, плевали, и частенько вели себя, как дурные дети.

Вспомнив, кстати, о диване, я протерла его влажной тряпкой. Благо он кожаный, черный (Катька терялась на нем совершенно), ещё нами с Джой собственноручно купленный в Юне, опять же с четверть века назад. Потом, уж до кучи, протерла полы, мельком подумав, что пустое это дело – опять собаки грязи нанесут… И тут обнаружила, что нынче сама исправно сработала за кошку, которая, говорят, всегда вылизывается к гостям. Оказалось, не зря наводила я на дом марафет: в дубняке у брода заорали истошными голосами сойки, а это могло означать одно – у меня посетители. Сойки в здешнем хозяйстве выполняли рабочую функцию колокольчика на калитке, за что я их любила, привечала, и строго-настрого наказала собакам по сойкам не баловать.

Гости на хуторе случались разные, хотя, слава Богу, по эту сторону Реки редкие. Мог забрести медведь – но поздней осенью медведи уже укладываются в берлоги. Мог лось пожаловать, и тогда не худо было бы объявиться собакам, так как набеги всяких копытных на огород я обычно пресекала решительно и непреклонно, в идеале – чтоб на долгую память. К сожалению я, как и собаки, совершенно не могла здесь охотиться, рука не поднималась – разве что в случае совсем уж недвусмысленной угрозы жизни и здоровью, чего, слава Богу, доселе не случалось. Только что попугать… Но для лосей голодное время наступит гораздо позже, они пока кочуют по дальним предгорьям, по дикой тайге. У маралов как раз сейчас гон, но они недолюбливали собак, и даже в апогее любовной лихорадки наших краев избегали… Кроме того, в этом году я ещё не видела ни одной росомахи, хотя в прошлый сезон они с постоянством, достойным лучшего применения, всё покушались на ледник и компостную кучу, но, атакованные собаками и выстрелами в воздух из карабина (моего, естественно), постепенно все от нас отстали. Я была уверена, что нынешней осенью, как придет время наглому молодняку искать собственных территорий, они опять объявятся, и всё начнётся с начала – ан нет, видимо, про хутор среди росомах закрепилась дурная слава. Кабаны?.. Да ладно, дубняк совсем небольшой, и склоны для кабанов каменисты и крутоваты…

Я могла бы до вечера гадать на кофейной гуще и перемывать косточки соседям – окрестной фауне, – но тут закричали сороки.

Сорока – птица из породы людоведов и душелюбов, селится возле жилья. Их радостная истерика уже означала решительный стук в парадную дверь, и я запоздало встревожилась. Не то чтобы я боялась гостей – чего мне их бояться? – ну, живет себе дикая бабка в чумовом месте, подумаешь… Просто привыкла к своему затворничеству, и никаких сюрпризов не ждала и не хотела. Хватит уже с меня сюрпризов.

…А может, Дуг всё же набрался храбрости?.. Да нет, он деликатный человек – во-первых, сначала бы на сотовый позвонил, в крайности СМС скинул, а во-вторых…

Во-вторых, Дуг, конечно, тарков знал как лупленных, но городских, одомашненных. В естественной же, так сказать, природе он с ними, в отличие от меня, никогда не общался, – поэтому, несмотря на свой вполне пенсионный стаж проживания в Стране, не имел о тарках, если честно, ни малейшего представления.

Нет, кое-какое имел, и вполне верное, но очень неполное.

К примеру, в свое время тарки обучили меня, среди прочего, нескольким хитростям, касавшимся безопасности жилища. В Городе, в Стране, где воровства спокон веку не ведали и сроду дверей не запирали (потому что тебя всегда накормят, если голоден, и оставят ночевать, если негде), эти секреты никому задаром были не нужны, а вот мне теперь пригодились. Хитрости делились на «пугалки» и «отпугивалки». «Отпугивалки» предназначены были для людей, не до конца определившихся в намерениях. Мало ли, что с человеком случится – шел в комнату, попал в другую… И чтобы проще сделалось принять верное решение, в узенькую трещину скалы вставлялось: по классическому рецепту – тростниковая дудочка определенного сечения, а по современной практике – отбитое горлышко стеклянной бутылки. Зная (а это знает любой абориген) местную розу ветров и генеральные направления воздушных потоков, ничего не стоило устроить в близлежащем распадке, и так имеющем в народе худую славу, эдакую ночь в опере в исполнении горных троллей, которая в момент заставит досужих любопытствующих перекрыть все олимпийские рекорды бега по пересеченной местности. По трассе отсюда – и до обеда.

Пугалка же могла представлять из себя, например, «падающее» поперек дороги дерево, сложность задачи которого заключалась в том, чтобы, Боже упаси, не ушибить ненароком непрошенного гостя, а только ошарашить и деморализовать, а хозяину подать сигнал: слоны в городе. Для этого бралось не толстое, не тяжелое, но очень развесистое полено, навешивалась система нехитрых рычагов… Гость неминуемо наступал на определенный сегмент тропки, срабатывал рычаг, полено разрывало веревку, и на тропку перед пришельцем обрушивался небольшой камнепад. Я слышала грохот, видела поднявшуюся столбом пыль и делала соответствующие выводы; гостю же ставилось на вид, что хозяин кротко удивляется – с чего это вдруг пришелец решил, что по нему тут так уж соскучились… Ничего особенного, если разобраться: в старинные времена было куда как веселее. Ведь тарки до поры-до времени жили, так сказать, в подполье, имелась там одна давняя распря… Долгое время тарки к чужакам вынуждены были относиться с осторожностью. Поэтому вблизи таркских поселений где умело направленный солнечный рикошет вызывал «призраков» плясать над тропинкой, а то и вовсе ослепить на минуту непрошенного гостя; или запах пренеприятнейший заставлял вдруг расчихаться до слез, или звук нешуточной лавины настигал и гнал прочь… Чего только не выдумывали эти затворники-затейники, всего и не перескажешь.